Илья Бокштейн

Дверь мою чуть приоткрыли лучи, На диване котенок с усами света. На полу покраснело мычит Чудо в книге старинного лета. Стол церемонно слушает — пуст. Провалился в окно крест окна. Это спряталась глубина За брови Иисуса. На коленях моих тишина, Словно уснувший сын. У стены на стекле нарисованы листья чудные — Золотые как профиль за ними — Нежно-тонкие пальцы ресниц колдуна. В стакане трепещет весна Еще не выпита кроной березы. Настольного глобуса На столе моей юности Ствол разветвился — Человечества проснувшегося знак.

Я надел легковетренник белый, На котором струится волна, И душа моя смотрит на тело, Будто в теле совсем не она, Будто кто-то иной ее бросил В мой задумчиво тонкий тростник, И тростник холод тоненько просит: «Отпусти, ты ошибся, старик».

Одинокое молчание наше Обоюдного касанья тоньше...

А может быть, и жизнь моя ошибка?.. Но чья? Природы иль надмысленной души? А может, рождена она избытком Сожженных солнцем солнечных вершин? И словно зов, зловещий и затайный: «Ты на земле ошибка. Уходи!» — «Куда уйти?» Горит в ночи бескрайней Утес-самоубийца на пути.